Станислав Наумов:

Осталась ровно неделя до окончания осени, но осеннюю школу коммуникативных технологий мы с вами обязательно проведем.

Что это такое, читайте в моем интервью газете РАСО http://pr-life.ru/uploaded/RASO_NOV2009_Rassylka.pdf

Можем смело начинать обратный отсчет.  27-го ноября  встречаемся на Китайгородском-7. http://www.minprom.gov.ru/press/release/showNewsIssue?url=press/release/831

 

Евгений Минченко  уже дал согласие рассказать вам о секретах успешного лоббизма.  Жду подтвержедния  от других спикеров. Буквального повторения летней школы ждать не стоит. Формат будет разносторонним. Свой пролог, конферанс и эпилог гарантирую.

 

Только что позвонил Игорь Минтусов, тоже подтвердил свое участие. Готов выступить по темам, которые касаются ваших вопросов в части лоббизма и сферы ТЭК. Присылайте предложения для обсуждения на мастер-классах на почту Наталье Макаркиной . Желательно с конкретизацией проблематики и реальными задачами.

VN:F [1.9.22_1171]
Rating: 0 (from 0 votes)

1. Чем больше интересных увлекательных дел, тем меньше времени про них увлеченно рассказывать. Это, видимо, один из противоречивых принципов живой блогосферы. Поздно вечером приходишь – уж не до дневника, утром каждые десять минут доспать — как в пустыне крышка от фляжки с водой. С другой стороны, умение выдержать паузу. Особенно если некомфортно входить в сеть откуда-то извне. Молчание как явное отсутствие признаков графомании. Возможность почувствовать и простимулировать интерес к тому, что будет предложено как продолжение. Противоядие против GR-пиратов: заткнулись же! Далее…

VN:F [1.9.22_1171]
Rating: 0 (from 0 votes)

в 14:00-14:30 смотрите в онлайне мое выступление на The Baltic PR Weekend. Трансляция на сайте РАСО.
Обсудим «ЭКСПО-2010» как последний шанс для отечественной PR-индустрии в кризисный период!

Задавайте вопросы, читайте стенограммы выступлений.

VN:F [1.9.22_1171]
Rating: 0 (from 0 votes)

Профессия лоббиста: специфика работы политконсультанта
30.09.2004
Станислав Наумов
На основе выступления в Красноярске в 2002 году.

В ожидании Послания Федеральному собранию, газеты пестрят воспоминаниями о том, как до сих пор готовились тексты выступлений высшего должностного лица. Значимое место в этих мемуарах отводилось тем, кто обычно помогает Президенту готовить главную речь: советникам и консультантам. Для меня чтение недавних газетных статей послужило для меня естественным благоприятным фоном в попытке раскрыть тему «политический консалтинг федеральных органов власти».

Разумеется, все то, что будет рассказано, основано на личном опыте. Опыт, который включает пятилетнюю практику работы на двух этажах федеральной власти – министерском и правительственном. Но я бы не хотел, и не только по моральным причинам, чтобы все мною сказанное рассматривалось как пересказ «кухонной изнанки». Я намеренно стремился повысить градус теоретичности.

Безусловно, конкретная формулировка темы сродни точному адресу – это единственная гарантия попадания в точку. Но порой можно без ущерба опустить прилагательные и говорить о политконсалтинге в целом. Уходя в детали, перескочить на такую близкую тему, как связи с общественностью. Обобщая, постараться сквозь призму консалтинга увидеть истинную природу политического. И в конечном итоге «вписаться» в тему, которую я веду в разделе «лоббизм».

Серьезный разговор начинается с взаимопонимания на уровне терминологии. Рискуя утомить читателя затянувшимся вступлением, замечу, что как минимум три с половиной проблемы политконсалтинга в нем уже обозначены. Перечислю их в обратном порядке:

0. ПК должен быть лаконичен.
1. Политический консалтинг это неотъемлемая часть управленческого процесса. Звучит банально, но на практике ПК приходится завоевывать право на осуществление власти, выходя за рамки науки.
2. На практике политический консалтинг реализуется в самых разных формах предметной активности, обеспечивающих осуществление власти. «Спичрайтинг» и «паблик рилейшенз» расположены на противоположных полюсах акта коммуникации власти с ее контрагентами и придирчиво уточняя, политическим консалтингом не являются, точнее последний, ими не исчерпывается, а более того, в них не нуждается, позволяя заниматься этим другим.
3. В политическом консалтинге личный опыт является не менее важной средой, нежели теоретические упражнения, но этот опыт должен в ходе его презентации, учитывать этические аспекты. Рассказывать о том, кто на самом деле является автором второго абзаца снизу на пятой странице в четвертой главе вправе будущие историки, но не действующие политконсультанты.

Таким образом, политический консалтинг в федеральных органах исполнительной власти это, прежде всего:

Научно-практическая деятельность, нацеленная на оптимизацию управленческих процессов, путем выработки наиболее приемлемого для соответствующего органа федеральной власти или должностного лица варианта решения тех или иных проблем или задач.

Насколько невозможно начать серьезный разговор без выработки общей терминологии, настолько же легко его в любой момент завершить сразу же после того, как эта терминология становится общим достоянием. В развитие и дополнение к трем упомянутым во вступлении проблемам, я намерен поделиться своими наблюдениями и обозначить в конце пару парадоксов политического консалтинга.

* * *

Позволю себе обратить ваше внимание на следующие арифметические подсчеты, связанные с восприятием политического консалтинга как деятельности способствующей завоеванию и удержанию власти. На федеральном уровне эта деятельность требует помимо прочего абстрагироваться от интересов органов власти других уровней и сконцентрироваться на именно страновых, общегосударственных и национальных интересах.

Еще одно важное наблюдение состоит в том, что наш ПК — это ПК власти, а не оппозиции. Это накладывает свои особенности не столько на содержание, сколько на форму. Продвигая то или иное решение, или же блокируя его, оппозиция вправе прибегать к таким методам как митинги и пикеты. Власть же этого открыто, по крайней мере, сделать не может, особенно, если речь идет о внутренних разногласиях.

На арене федерального консалтинга действуют два-три десятка макроигроков и описывать характер их потребности в политконсалтинге достаточно просто — проще, чем говорить об этом вообще. Но дело даже не в этом. Все только что сделанные рассуждения должны подтолкнуть нас к очевидному заключению об отсутствии прямой связи между предвыборным политическим консалтингом и политическим консалтингом федеральных исполнительных органов власти. Последние вправе фактически игнорировать сам факт существования выборов, а, следовательно, под вопросом оказывается ценность арсенала предвыборного консалтинга, который на деле, не смотря на всю краткость истории выборов в нашей стране, составляет большую часть нашего политического консалтинга. Соответственно, доля невыборного консалтинга еще меньше и короче.

С другой стороны, было бы неверно, сводить политконсалтинг избираемых федеральных политиков только к выборам. Разницу между периодом борьбы за власть и периодом ее осуществления ощущают и сами избираемые политики. Хотя бы по критерию обратной связи. В случае проведения компаний вы ограничены во времени и осязаете результаты непосредственно. В случае с постоянной работой между выборами (неважно, депутата или президента) эффективность работы по цели определить сложно в силу того, что текущий политический капитал, фиксируемый в виде данных опросов общественного мнения, не трансформируется в легитимизацию сверх установленного срока.

С третьей стороны, было бы неверно игнорировать наличие пусть и не всеобщих, но все-таки выборных процедур обеспечивающих присутствие на своих постах целого ряда ключевых фигур федеральной политики. Нелишне вспомнить о необходимости утверждения кандидатуры Премьера и главы Центробанка, Генпрокурора и ряда других лиц на заседаниях парламента. Общим в случае с обычными выборами тут является срока – проведения процедуры утверждения или переутверждения. Еще можно было бы подумать и о главах законодательных собраний, а также о членах Совета Федерации, утверждаемых на сессиях региональных парламентов. Там тоже есть интересные аспекты, хотя бы потому, что этих людей также выбирают избираемый народом лица. Одним словом, я готов снизить категоричность феноменологического размежевания предвыборного и невыборного консалтинга, однако не в этом пока суть.

Если мы говорим о федеральных органах исполнительной власти, то понятно, что они не могут вести себя как угодно, если речь идет о реализации задачи сохранения власти тем, кто их назначал. То есть, требования, предъявляемые к политику номер один транслируются опосредовано и на них. Политконсалтинг их деятельности состоит в том, как лучше следовать этим требованиям. И как не допустить их нарушения. И хотя в данном случае механизм принятия решений связан с мнением назначающего лица и, следовательно, в таких случаях судят по результатам работы, а не качеству политконсалтинга. Благо, он, скорее, говорит о среде, чем о технологии. Крепость национальной валюты для руководства более весомый аргумент, чем способность директора национального госбанка шутить со СМИ.

И тут мы выходим на главное, ради чего были сделаны все рассуждения. Политконсалтинг нужен субъекту, являющемуся в определенном смысле политически самостоятельным игроком. Если то или иное должностное лицо не относится к разряду игроков, даже занимая очень значимый пост, то есть если речь идет о т.н. «техническом» чиновнике, и т.п., то он пользуется тем консалтингом, который создается для лиц его назначивших и им политически управляющих. Собственно говоря, из этого и возникает определение самого политконсалтинга, он должен давать субъекту управления возможность самостоятельно принимать политические решения, не рискуя из-за этого утратить власть.

* * *

Политический консалтинг востребован жизнью по причинам, указанным еще классиками. Он вступает в свои права в ситуации, когда «клиенту» некогда заниматься определенного рода вещами. Или есть время, но работа может быть выполнена кем-то другим. То есть политический консалтинг это не столько экономия времени, сколько разделение труда. Разделены оказываются следующие операции: подготовка политического решения, его принятие и мониторинг последствий его исполнения.

Существенно и то, что та работа, которая ложится на плечи политконсультанта, не просто может им быть выполнена, но она может быть выполнена лучше, чем кем-либо еще, включая клиента. Естественно, что лучшего самого клиента нельзя сделать одну вещь – принятие решения или осуществление какого-либо политического действия. Таким образом, сфера деятельности политконсультанта это сфера «априори» и «апостериори», «до и после».

Со стороны политконсультанта требуется некое знание о том, как решить ту или иную проблему, с которой столкнулся или может столкнуться клиент. Сам клиент этого «как бы» не знает и потому обращается к тем, кто знает, что надо делать и как надо делать и умеет это делать, потому что делал раньше или знает, как это делали другие. ПК должен предложить не просто проект решения той или иной проблемы. Он должен предложить несколько вариантов решения данной проблемы. Более того, не ограничиваясь проектом решения, он должен описать развитие в сценарном ключе, давая анализ последствий на несколько шагов вперед. На практике в силу ограниченности времени или отсутствия мотивации предлагается один вариант. И ему верят, повышая ответственность консультанта, либо отклоняют. Тем самым, ПК сам заинтересован предложить клиенту более одного варианта. Чтобы снизить степень собственной ответственности, вменив клиенту обязанность выбрать самому. А также, чтобы подтвердить свою пригодность, оставив после того, как не подошедший вариант отклонен, как минимум один подходящий.

Это в разовом смысле. Но консалтинг есть некий процесс, с протяженностью по длительности во времени. Поэтому работа политконсультанта — это не разовые советы. Это всегда работа над большим проектом. И, соответственно, это проектный стиль анализа и системный подход к деятельности.

Большую роль в работе политконсультанта играют источники информации, базы данных. В ситуации, когда ПК получает поручение, он должен иметь материал для анализа. Этот материал может содержаться в самом заказе, но он может нуждаться в перегруппировке или упорядочивании. В любом случае ПК должен проиграть его на стреле времени в сценарном ключе, чтобы тем самым получить новый дополнительный материал и уже на его основе дать проект решения. Если этого нет, мы имеем дело с оракулом жребия, методы которого скрыты в опоре на интуитивные, иррациональные методики анализа и принятия решений.

Будучи по-хорошему предусмотрительным человеком, консультант должен нарабатывать знания по самой широкой проблематике в опережающем порядке. Потому что тогда, когда это будет необходимо, времени готовиться не будет.

Консалтинг требуется не тогда, когда дела идут хорошо, а тогда, когда случается или ожидается что-то плохое. Тогда, когда есть кризис и организация понимает неспособность справиться с ним (на уровне проекта) самостоятельно. В общем виде, ПК нужен в момент разработки и реализации не всех решений, а решений политического плана. А их не так уж и много. Остальное время ПК состоит мониторинге ситуации. Политконсалтинг в такие периоды облекается в форму лекции о международном положении для работников ткацкой фабрики. На всякий случай люди, которым предназначена информация, должна знать о любопытных фактах из сферы внешней политики.

Управлять фактами нельзя, можно управлять тенденциями. Вот их и надо отслеживать, предлагая какие-то корректировки. Кстати о корректировках. ПК очень часто может выражаться в том, что клиент желает изменить нечто, а консультант говорит, что лучше ничего не менять. В этом случае мы имеем дело с изменением намерения (минус на минус, дающий плюс).

Исповедуя консервативный стиль, политконсультант всегда должен помнить о наказуемости инициативы. Сам факт работы на заказ, отводит инициативность на второй план. Консультант должен быть готов исполнить данное ему поручение. Инициатива хороша только в плане того, как лучше исполнить заказ. Придумывание же поручений чревато подменой смысла, когда на ум приходит известной выражение о хвосте, который крутит собакой.

Продолжением этой темы является проблема авторства, подразумевающей для политконсультанта анонимность. Кто автор текста: тот, кто его произносит, или тот, кто его писал? Для политологов в отличие от филологов ответ однозначен – автор текста тот, кто делает его публичным фактом, то есть политик.

Отсюда возникает необходимость поставить вопрос — может ли хороший политконсультант стать хорошим политиком? Практика показывает, что редко, когда это происходит удачно. Одна из причин – стремление усидеть сразу на двух стульях или гнаться за двумя зайцами. Чем больше времени на интервью, тем меньше времени на аналитическую работу. Другая причина нежелательности подобного рода метаморфоз – утрата необходимой для эффективной реализации решения конфиденциальности, клиент становится «считываемым». И, наконец, самое главное – это проблема идентичности сотрудничающего с консультантом политика. Люди вполне обоснованно перестают верить в его самостоятельность, а самостоятельность политического поведения одно из основных требований к имиджу политика.

Кстати говоря, на мой взгляд, критерии оценки эффективности политконсалтинга тоже своеобразны. Положительный вклад консультанта внешне может — а точнее, должен — быть не очевиден и неопознаваем. Судить об эффективности надо по отсутствию в деятельности политика ошибок и провалов.

Как уже было сказано выше, политический консультант не должен иметь личных политических интересов. В этом смысле в роли консультанта не может выступать другой политик – он движим интересами собственными. Более того, в том числе и поэтому в политконсалтинге не принято работать по одной теме больше, чем с одним клиентом. При самом сильном разделении — смешение неизбежно хотя бы на уровне пользования базами данных и методиками.

* * *

Ключевой психологической проблемой политического консалтинга является проблема доверия. Доверия между клиентом и консультантом, из чего (из «между») следует обязательность взаимности данного чувства. Действительно, сложно представить себе ситуацию, в которой обе стороны подозревают друг друга в чем-то нехорошем (а можно ли подозревать в хорошем?). Точнее, представить себе такую ситуацию можно, но говорить об эффективности контакта не приходится. Очень часто причиной прекращения консалтинга является именно возникновение данной ситуации. При этом инициатором чаще является клиент, поскольку деньги платит он. Очень часто это подозрение ошибочно и объективного кризиса, вызванного действием или бездействием консультанта, нет. Ситуации же, в которых консультант отказывает в доверии клиенту и уходит с заказа, на мой взгляд, однозначно свидетельствуют о кризисе ситуации. Недоверие клиента к консультанту не есть недовольство профессиональным уровнем – последний может быть высоким и более того, сам являться причиной подозрений. Доверие создает свободу действий, высвобождает ресурсы для решения других задач или же интенсификации решения избранных. Это означает, что клиент не должен излишне перепроверять работу консультанта (проверяй, но доверяй). Недоверие же к клиенту возникает в ситуации, когда сама по себе деятельность консультанта становится бессмысленной, когда его заставляют таскать бревна или же просто подставляют под удар.

Другая серьезная проблема политконсалтинга заключается в том, что очень часто о предмете работы или о ситуации в целом клиент знает и понимает в ней больше. Но по каким-то причинам не делится соответствующей информацией (вот, кстати, еще одна причина бессмысленности инициатив). Власть по своей природе любит шифроваться. На складе с химоружием пишут НИИ оптики и не ставят охрану, чтобы не индикатировать (обозначать) важный объект или тему. В ситуации, когда нет единства баз данных между клиентом и консультантом, ПК становится своеобразным кривым зеркалом для клиента, предназначенным понять с помощью консультанта: что читаемо в его действиях, что нет, а что приписываемо и т.п. То есть, консультант должен сделать анализ действий своего клиента по внешним источникам или по видимым факторам сопоставляя их с предыдущим собственным опытом (пусть даже теоретическим). В данном случае мы имеем дело с проблемой компетенции. Она успешно решается только в случае наличия у команды, в которой работает консультант, стратегии, наличия плана. И, естественно, информированности консультанта о целях и задачах общего проекта.

* * *

Если мы говорим о политконсалтинге, как о профессии, то мы наверняка имеем в виду и некую «функцию» или «деятельность», и некую «должность», точнее – «функциональную роль». Одно из моих наблюдений состоит в том, что нет того плотного совпадения между первым подразумеваемым и вторым, которое можно было бы охарактеризовать как субъективно-оптимальное. То есть, когда право на функциональную деятельность принадлежит исключительно носителю функциональной роли.

Впрочем, подобная модель отнюдь не относится к разряду оптимальных. Единственный довод в ее защиту я могу привести, опираясь на понимание природы того, что обслуживается политическим консалтингом. Природу политической власти. Власть должна осуществляться тем, кому она принадлежит, а не теми, кто находится рядом. Хотя, конечно же, в реальности власть не всегда сконцентрирована в одних руках. Порой она распределена, хотя бы, для примера, так, как распределено управление в той же самой монархии. Сегодня модно говорить и об ее, власти, рассеянности. Не в смысле Чуковского, а в смысле рассосредоточенности. Но мы рассуждаем в другой модели, где выделение и обособление предмета является приоритетной задачей в исследовании. Опять же порой и чаще всего оказывается негативным практическое смешивание функциональных ролей политика и политконсультанта в смысле притязаний со стороны последнего на непосредственное управление теми процессами, которые он в принципе должен просто и всего лишь комментировать априори или апостериори. Но если плохо такое смешивание, то чем хорошо обратное?

Да ничем. Оно не хорошо, оно неизбежно. Я бы хотел вновь вернуться к двоякому подразумеванию политконсалтинга. Им занимаются отнюдь не только политконсультанты. Как внутренняя функция деятельность, а, значит и роль политконсультанта принадлежит и непосредственно самому политику – лицу принимающему (а не разрабатывающему) решения. Каким бы качественным не был политконсалтинг, он не лишает политика необходимости думать (хотя бы над прочитанным) самому. Хотя, надо отметить, что бывают и ситуации, когда политик готов быть просто озвучивающей функцией. Случаются, соответственно, и казусы.

Однако, вновь к главному: в организации, вне зависимости от того формализована ли в ней роль консультанта или нет, является ли он внутренней или внешней, часть данной деятельности выполняется другими лицами. Это не только первое лицо – это и другие эксперты, специалисты. Например, начальник службы безопасности первого лица. Опять же элементы политического консалтинга могут быть в деятельности любого специалиста, если он готовит то или иное профильное решение, включенное в политический контекст. Правда, в политике, как и в футболе у нас разбираются все. Правда, мнение футболистов по поводу работы болельщиков, из последних вряд ли кто-то ждет услышать. Политологам без соответствующих данных не пристало высказываться по экономическим темам. Но вот обратный процесс имеет место быть. Я бы только ратовал, чтобы в политических вопросах решающим — если оно не менее истинно, чем другие — было бы мнение политконсультанта, а не профильного специалиста. Что, собственно говоря, требует дополнительного определения сферы политического.

С другой стороны, в политической организации нет роли советника по политическим вопросам, обязательно должно быть уточнение профиля, например, по вопросам внутренней политики, информационной и т.п. То есть, сам политконсультант должен также, как и его коллеги, придерживаться внутреннего профиля. Его работа это не выражение политического процесса, а обеспечение. Это часть управленческого процесса и он ему подчиняется. Политконсультант, работающий внутри аппарата, это не «голова профессора Доуэля». Среди его обязанностей не только советы. Это совсем не обязательно советы, это может быть и практическая реализация консалтинговой функции, выраженная в проектах документов. В качестве примера можно привести процесс подготовки текстов выступлений, где совмещаются экспертное знание и целый ряд практических действий, начиная с запроса справочного материала и заканчивая организационными мерами.

* * *

Политконсалтинг может быть внутренним или внешним. То есть, осуществляться специальным структурным подразделением или лицом, являющимся постоянным сотрудником. Или же самостоятельной структурой, действующей на основе договорных, либо, что тоже интересно, некоммерческих, а значит, административно-иерархизированных или общественных отношений. Консалтинг должен быть заказан, либо использован по востребованности. Но, все равно, есть деление и уместен вопрос, в чем отличие и раз существуют разные типы, то какой из них лучше? Если бы что-то не казалось бы «лучше», то все было бы однотипно и случайно. Но этого нет. В той или иной ситуации есть явное преобладание того или иного типа консалтинга. В связи с чем?

В связи с разными факторами. Внутренний консалтинг предпочтительнее в силу следующих причин:
1) Он дешевле, т.к. речь идет о покупке труда оптом; 2) Он в некотором смысле безопаснее, так как исполнитель связан узами внутрикорпоративной этики; 3) Он глубже, так как исполнитель лучше знает содержание некоторых связей и отношений внутри кампании.

Внешний консалтинг предпочтительнее потому что:
1) Квалификации и компетентности собственных экспертов может быть недостаточно; 2) Внешний может по-новому, взглянуть на ту или иную проблему — опять же они более независимы в суждениях; 3) Не всегда есть необходимость прибегать к услугам консультанта долго, поэтому дешевле взять на время.

Как видим, некоторые аргументы являются зеркальными по отношению друг к другу, поэтому разумно оценивать ситуацию, исходя из приоритетов.

Главным же минусом внутреннего ПК является сервилизм, когда консультант подстраивается под мнение начальства, не желая вносить диссонанс по причинам, не связанным с содержанием его деятельности. Чтобы не дисквалифицироваться в тот самый момент, когда к самому консультанту приходит осознание чего-то подобного, ему необходимо менять вектор движения и из консерватора вновь трансформироваться в радикала.

VN:F [1.9.22_1171]
Rating: 0 (from 0 votes)

15.09.2004
Станислав Наумов
Деятельность той или иной бизнес-корпорации, связанная с извлечением прибыли, и деятельность той или иной политической структуры, связанная с осуществлением власти (в том числе и с борьбой за нее) не так далеки друг от друга, как это кажется на первый взгляд.

В конечном итоге (и это, пожалуй, самое главное) именно власть является инструментом перераспределения прибыли. Поэтому партии в той степени, в которой они являются инструментом власти, являются инструментом перераспределения прибыли. В том числе и прибыли корпораций. Вот почему вопросы партийной конкуренции должны находиться в центр внимания стратегических органов корпораций.

В России важнейшим пространством партийной борьбы стала Государственная Дума. Она же наряду с другими органами власти является тем органом, где будут приниматься в течение последующих лет очень важные для отраслей решения. Корпорациям важно довести свою точку зрения до всех в расчете, что большинство будет учитывать эту точку зрения при принятии решения. Либо меньшинство будет ее яростно отстаивать, оппонируя большинству по другим вопросам. Чтобы иметь хоть то, хоть другое, надо поддерживать ту или иную партию более активно, чем голосовать за нее на уровне. Кого поддерживать? Тех, кого сегодня? Тех, кто об этом сам просит? Тех, кому в этой просьбе нельзя, не хочется, неловко отказать? Чаще всего происходит именно так. Но времена меняются.

Зачем бизнес-структурам партии?
Со своей стороны корпорации и их руководство регулярно проявляют те или иные инициативы ради установления и поддержки особых отношений с властями. Безусловно, для корпораций важны отношения с исполнительной властью. Она решает очень много вопросов, связанных с деятельностью корпорации. И, несмотря на то, что речь идет об оперативно-тактическом уровне решения проблем, в России очень многие стратегически значимые для бизнеса ситуации являются результатом оперативно-тактических решений власти (в том числе «нулевых» — то есть не принятых — решений и решений, в той или иной части своих последствий для бизнеса, негативных).

В настоящий момент исполнительная власть по-прежнему находится за рамками партийного представительства и индивидуального членства. При этом тенденция индивидуальной «партизации» исполнительной власти набирает силу.

Однако, в числе адресатов корпоративных инициатив очень часто оказывается и руководство представленных в законодательных органах власти партий. Причем не только тех, что претендуют на статус партии власти. То есть, об оперативном уровне речь, казалось бы, не идет. Речь идет о непосредственно стратегическом уровне управления, связанном с определением на уровне законодательства «правил» и «норм». Каковы основания для подобного интереса?

Иногда контакты устанавливаются с целью получения дополнительной информации, повышения собственного престижа. С рядом лидеров оппозиционных партий у представителей корпораций сложились хорошие отношения в предшествующий период их (иногда совместной) работы в органах исполнительной власти. Ряд из них, будучи профессионалами в тех или иных областях, могут получить предложение занять тот или иной пост в исполнительной власти в будущем. Поддержание контактов также может осуществляться на основе личных симпатий того или иного бизнес-лидера.

Наконец, некоторые партии никогда не были у руля исполнительной власти, но не раз демонстрировали способность оказывать очень серьезное сопротивление и давление на исполнительную власть, благодаря значительному представительству в парламенте, регионах и обществе.

Со своей стороны, тот или иной бизнес-лидер может системно оценить риски и ради их минимизации поддержать ту политическую силу, деятельность которой максимально соответствует этой задаче.

Корпорации уже увидели, что возможности грубого лоббизма в рамках органов исполнительной власти сужаются, и вопросы все чаще ставятся именно в законодательной плоскости, то есть там, где деятельность партий приобретает все больший вес. В связи с этим интересной становится тенденция делегирования представителей корпорации в состав партийных списков и в последствии фракций в законодательных органах. Если уже договорился о сотрудничестве с руководством партийных фракций, с депутатами этих фракций работать легче, чем с аналогичной по численности массе независимых депутатов.

Со следующего года все выборы на законодательном уровне регионов будут проходить не только по одномандатным округам, но и по спискам. Если раньше партия могла довольствоваться несколькими депутатами, проведенными в районах деятельности корпорации, то теперь вес такого представительства существенно понижается. Наряду с одномандатниками будут партийные три – четыре фракции, проводящие свою отличную от регионально-административной политику. Администрация тоже будет в меньшей степени рассчитывать на корпоративное депутатство и в большей — на партийно-фракционное (как это уже произошло на федеральном уровне). Так что нужно выстраивать отношения с федеральным и областным уровнями партий.

Однако ошибкой является стремление положить яйца сразу в несколько корзин противоположных партий. Если хотя бы одной из партий все перестанут давать деньги, ничего страшного не произойдет, если это была не та партия, которая объективно отстаивала бы ваши интересы. А так это откуп и коррупция. Если только речь не идет о системной деятельности управления из разных центров, но надо понимать что эти центры тоже еще откуда-то управляются…

Зачем партиям бизнес-структуры?
В ситуации, когда запрещено создавать партийные ячейки по производственному принципу, у партий нет другого выхода, кроме как неформально договариваться с руководством корпораций о допустимости политического рекрутинга. Дружественные чиновники также могут вписываться в систему обмена услугами, в том числе и в ситуациях, когда партии поддерживают те или иные инициативы чиновников по просьбе корпораций. При этом сами чиновники, будучи беспартийными, на долгую перспективу предпочитают сохранять отношения с корпорациями, а не партиями.

Речь, разумеется, идет не о банальном желании той или иной партии приблизить к себе те или иные (а еще лучше все сразу) корпорации в качестве финансовых спонсоров. Тем более, что сегодня в России корпорации рассматриваются отдельными партиями уже не только в качестве финансовых спонсоров, но и в качестве спонсоров кадровых. Собственно вопрос финансирования не имеет для партии абсолютного значения, если финансовый ресурс рассматривается исключительно как ресурс трансформации в политический, а не как ресурс личного обогащения тех или иных лиц, причастных в рамках партии к его распределению. Если у партии существуют немонетарные способы роста политического влияния на интересующую ее ситуацию, она будет их оценивать также высоко, как и финансовые инвестиции. Речь может идти о кадровом ресурсе, предполагающем наличие у партии формальных и неформальных сторонников в органах власти либо в государственных учреждениях. Например, в электронных средствах массовой информации. Соответственно, если корпорация располагает какими-то ресурсами, аналогичным вышеперечисленным (а СМИ могут быть не государственными, а корпоративными), это тоже может быть предметом заинтересованности со стороны партии. И все же дело не ограничивается только этим.

Стремясь достичь роста своих рядов, а также роста авторитета, партии апеллируют, прежде всего, к руководству корпораций. Политические лидеры побуждают лидеров бизнеса вступить в партию лично, чтобы своим авторитетом в тех или иных социальных группах лидеры бизнеса повысили политический авторитет партии (и лидеров партии, которые начинают выступать как лидеры лидеров) в обществе в целом. При этом партии выражают заинтересованность и в том, чтобы вместе с руководителем предприятия в партийных рядах оказалась существенная часть его персонала. Численность партийных рядов имеет для партии вполне определенное значение. Во-первых, пусть далеко не стопроцентно, но верна идея о том, что, будучи членом одной партии, человек вряд ли будет во время выборов голосовать за другую партию. escortdate.co.nz При этом ряд членов партии, так или иначе, будут хотя бы в моменты голосования выполнять функцию агитаторов в своем ближайшем окружении. Во-вторых, численность, минимум которой установлен на основе Закона о партиях, является основанием не только для регистрации, но и в последующие моменты проверки деятельности партии со стороны государства (далее мы покажем, что в ближайшие годы это станет очень чувствительным фактором для существования любой партии). Закон о партиях, кстати, устанавливает минимум не только для численности, но и для представительства в субъектах федерации (не менее чем в 50). Очевидно, что с одной стороны, это подталкивает к работе в регионах, а с другой — именно в регионах работают многие корпорации либо их подразделения.

* * *

Мы никоим образом не ставим под сомнение тезис о равноудаленности олигархата от власти. Понимая его как нацеленность на разрыв прямого управления действиями чиновников из офисов бизнес-корпораций, мы уверены, что и иные варианты взаимодействия между политическими и бизнес-структурами нуждаются в более пристальном анализе. Предварительные наблюдения за ситуацией говорят о том, что у бизнеса существуют вполне объективные причины стремиться в рамках реализации тех или иных GR-задач устанавливать отношения даже с партиями, не имеющими рычагов реальной оперативной власти, но присутствующими в законодательных органах. Партии, в том числе и правящие, тоже отнюдь не чураются контактов с корпорациями. И их мотивы, часть из которых мы постарались прояснить, также вполне объективны.

VN:F [1.9.22_1171]
Rating: 0 (from 0 votes)

08.09.2004
Станислав Наумов
Вот уже второй год в сфере политических технологий происходит весьма значимый с моей точки зрения сдвиг.

Коммуникации, имеющие своей целью продвижение в публичном пространстве тех или иных интересов организации (прежде всего такого стратегического интереса как наличие репутации), все чаще маркируются как GR – «government relations». Говоря о публичном пространстве, я не имею ввиду только медиапространство – понимаемое как среда масс-медиа, приспособленная (или приспособившаяся) для осуществления публичных презентаций тех или иных аргументов в пользу той или иной позиции. Статус публичности в данном случае соотносится с более широким по своему характеру общественным или социальным пространством (но опять же не в том смысле понятия «социального», которое используется в определениях социальной политики или социальной защиты). Поскольку мы говорим о сфере политических технологий (и именно поэтому!), структурообразующим элементом данного пространства для нас является власть.

В чем сущность указываемого мною сдвига? Разумеется, не в том, что раньше подобного рода коммуникации отсутствовали. Сущность сдвига состоит в том, что раньше они именовались (причем охотно) иначе – в качестве паблик рилейшенз или связей с общественностью. В буквальном прочтении GR — это связи с правительством, то есть с властью. Как говорится, почувствуйте разницу: что становится более существенно даже на уровне смыслов. Впрочем, почему «даже»? Именно на уровне смыслов фиксируется сущностное, пусть даже и пока не явившее себя в реальности «во всей красе».
Попробую избежать соблазна говорить о фундаментальных сдвигах в мироустройстве, связанных скорее не с сужением общественного до административно-политического, а с его автотрансформацией. Само по себе уточнение дефиниций удерживает от такого соблазна. По крайней мере, в аудитории, мыслящей по-русски, все понимают (помнят) весьма условный характер буквального перевода термина PR как «связи с общественностью». Под «общественностью» в рамках опять-таки нашей культуры и, несмотря на все дискуссии раннего этапа становления PR как профессии, по-прежнему понимается широкий ряд феноменов. Начиная от собрания домового комитета и заканчивая гражданским обществом. Подобно тому, как PR это не просто и не всего лишь связи с общественностью, так и GR это отнюдь не только связи с правительством. Образно говоря, «джиар по-русски» это не только связи с федеральными органами исполнительной власти. Это и связи с районным советом депутатов и с руководством областной организации правящей партии и даже с высшими органами судебной власти, хотя мы понимаем важность принципа разделения властей.
Кстати, воспользуйтесь иным толкованием термина PR – переведите его по кальке — и в рамках понятия общественные связи вы весьма комфортно сможете отпозиционировать технологии GR. Они будут лишены джинсовой масс-медийности (но не медиативности) и предстанут как технологии коммуникации в рамках общества, где без осознанной нацеленности по адресатам в числе прочего и на органы власти в существующем «цивилизационном» формате не обойтись.

Причем, речь идет о власти не только административной, официальной, государственной, а о власти как таковой. Например, для компании, производящей фильмы, адресатом GR будет союз кинематографистов – общественная организация. Кстати, пример с кино хорош тем, что позволяет увидеть отнюдь не тотальный характер PR как масс-медиального орудия и даже оружия. «Киношники» к публикациям в СМИ привыкли, охотно ими пользуются в качестве инструмента продвижения репутации, но кого отправить на международный кинофестиваль, решают не только редакторы отделов культуры газет и журналов. Недавние футбольные коллизии и вовсе могут нас привести к выводу о вреде PR звезды для эффективности GR его отношений с руководством сборной (регулируемых контрактом, а не интервью).

Но мы отвлеклись: в ракурсе сдвига и я как раз таки стремлюсь не противопоставлять, а сопоставлять PR и GR. В самом понятии общественного уже заложено нечто коммуникационное (общность-коммьюнити). Определение «связи» эту идею только усиливает, хотя возможно стоит продумать несколько иное толкование термина «связь» применительно к деятельности. Сейчас же отметим, что использование и в PR, и в GR понятия «связь» указывает на их родство как технологий, их технологическую сопрягаемость. Неудивительно, что мы имеем дело с рифмой. Дискредитировал ли себя PR с той или иной точки зрения или нет, можно обсуждать. Но факт, что вслед за ним идет не такое уж принципиально иное технологическое новшество.
Хочу пояснить, почему, начав разговор о GR, я столь подробно размышляю над значением понятия PR. Мне кажется, так проще понять суть GR. Понять, отталкиваясь от чего-то уже так или иначе известного. Быть может, недопонятость PR, имеющая место и по сей день, и регулярно требующая повторного обращения к трансляционно-интерпретационным задачам, связана как раз таки с тем, что когда PR входил в российский обиход, его не с чем было сравнивать. У него не было точного аналога.

Более поздние сравнения с пропагандой и агитацией так и не вышли за рамки стеба. Агитация и пропаганда, безусловно, являются политическими технологиями. Но надо понимать, что «юзером» («применителем») этих технологий — субъектом агитации и пропаганды было государство, в том числе и одна-единственная партия. Понятно, что применительно к PR, дающим себя в пользование кому и чему угодно — будь-то государственное строительство или же начинающая риэлтерская контора – можно говорить только о возможности использования (причем не всегда удачного) приемов из технологического арсенала агитации и пропаганды.

Более того, сам PR себя поначалу осознанно стремился представить как необходимое заимствование – импортный продукт. Сегодня мы снова имеем дело с позиционированием GR как заимствования. У этого обстоятельства есть свои особые причины и далее мы об этом поговорим. Пока же еще раз выскажу мысль, что вновь и вновь говорить о PR необходимо именно в силу их недопонятости как чего-то заимствованного. Только сняв хотя бы частично недопонятость предыдущего заимствования, можно попробовать ухватить суть того, что идет в развитие, идет как рифма.
Сопоставление PR с пропагандой позволяет нам провести аналогию между GR и чем-то подобным в период до 90-х годов (актуальным на макроуровне по сути остается только опыт 80-х, все остальное будет стилизацией или маразмом) и непосредственно-90х. Но чтобы сделать такое сравнение точно, опять-таки вернемся к толкованию предшественников PR. Это не только пропаганда и агитация. Это и просто работа со СМИ, которые в прошлом играли огромную роль в жизни общества. Было принято давать интервью с рассказом об успешной работе предприятия, писать о недостатках и усилиях по их устранению. В каком-то смысле то был «белый PR». Отличие этой версии предшественника от пропаганды не в том, что в ее содержании не было идеологии. Она была, ее смыслы были соподчинены общей цели. Однако в грубой форме агитация и пропаганда — это голая идеология, не нуждающаяся в одежках. У них плохо, у нас хорошо – и весь разговор… До тех пор пока не началась перестройка. В конце 80-х разгромная статья про директора фабрики могла стать поводом для его отставки (значение такого, как ни крути, но все-таки «черного пиара», в период, непосредственно предшествовавший еще, кстати сказать, дореформенной приватизации, переоценить невозможно).

Пиар (именно «пиар», а не PR) в 90-е иной раз был просто вещью в себе. Перечитайте «Generation Пи» Пелевина и ряд других художественных книг «про профессию». До сих пор очень часто в фирмах средних масштабов пиар сводится к внешнему оформлению корпоративных вечеринок. «Хочу, чтобы к нам на банкет пришла группа «Белки» и про это написал «Утренний комсомолец» – говорит директор своему пресс-секретарю, на которого заодно вешается и задача придумать шуточные поздравления сотрудникам. То есть отработать внутрикорпоративный PR. Забегая вперед, могу предположить, что по мере роста популярности термина GR товарищу пресс-секретарю будет поручаться приводить на вечеринку членов парламента.
Так вот «джиар по-советски» и «по-ельцински» был. Институционально всегда существовала роль депутата от предприятия, который выполнял эту функцию для своей организации и ее членов. Да и сами руководители предприятий становились членами ЦК в том числе и для решения GR-задач (см. книгу С.Кордонского «Рынки власти»). Всегда существовала роль представителя предприятия, который выбивал в Госплане лимиты на ту или иную продукцию. Функция толкача——снабженца не является в чистом виде «джиаровской», но в том случае, если требовалось посредничество органа власти, она таковой становилась.

В 90-е годы в корпорациях появились не только пресс-службы, но и посты вице-президентов по связям с органами государственной власти. Характерно, что их занимали бывшие «аппаратчики» (в нейтральном смысле этой характеристики). В западных компаниях такого поста может и не быть с точки зрения названия. Там связи с органами власти не довлеют над стратегическим развитием. К примеру, они в нем (в развитии) лежат как одно из средств достижения цели. У нас же принято считать, что без таких связей нет развития.
Есть одно принципиальное отличие между PR и GR в обозначенном сопоставлении «по предшественникам». Работа «толкача» не была публичной и, следовательно, «пиаровской» в публичном смысле. Хотя если вспомнить про «сувенирку», то, может, и являлась – все зависит от того, насколько широко мы смотрим на подобного рода инструментарий. Смотрим как именно на «пиаровский», а не смежный с мягкими формами коррупции. Кстати сказать, будущим корпоративным джиарщикам следует активно сувенирку использовать. Этот след в памяти о визитере производит более благоприятное первое впечатление, чем стереотипная попытка замотивировать чиновника походом в ресторан, баню или шепотливым обещанием отката, доли и подобного рода благоглупостей. Мелкого чиновника такие анахронизмы может быть и привлекут, но он решений не принимает. Как максимум он может своровать у своего ведомства информацию о процессе принятия или непринятия решений. И вообще, с младшим комсоставом в рамках GR работать по классическим постперестроечным лоббистским схемам бессмысленно: маленькому чиновнику хочется выглядеть большим и потому авансов с его стороны можно тоже в свою очередь услышать много. Но попробуйте на втором-третьем этапе припереть его «к стенке» и он наплетет вам массу причин, как «все было готово, но пока откладывается». Потом он отдаст подаренный вами мобильный телефон своему племяннику в Воронеже. И вы даже при очень большом желании на связь с ним не выйдете. Впрочем, тематика и проблематика лоббизма по-русски заслуживают в контексте GR отдельного разговора.

В общих чертах предыстория зарождающихся в России новых технологий управления репутацией демонстрирует, что GR могут состояться только с учетом не только их новизны, но и понимания их тесной связи как с лидировавшими в 90-е годы PR, так и их общими (но и отличными друг от друга) предшественниками в 70-е и 80-е годы. Только рифмуя новинки подобным образом, можно избежать перманентной недопонятости технологических заимствований в гуманитарной сфере.

VN:F [1.9.22_1171]
Rating: 0 (from 0 votes)

Государственная машина как объект и субъект лоббистской деятельности
01.09.2004

Доклад на семинаре «Современные технологии лоббистской деятельности» в Российском Медиа-центре, г. Киев
Мои размышления о государстве как о лоббисте построены на моих личных ощущениях, связанных с работой в федеральных органах исполнительной власти. Тем не менее, было бы не совсем правильно ожидать, что они будут противопоставлены той информации, которая есть у каждого из нас о деятельности государственных органов власти. Что я имею в виду под информацией? Я имею в виду информацию, которую мы все получаем из газет, телевидения, из каких-то других открытых источников.

Безусловно, есть различие между самой деятельностью и тем, как она освещается в СМИ. Но, с моей точки зрения, тема публичного лоббизма, а государственный лоббизм – лоббизм публичный, очень тесно связана с анализом того, как отражаются те или иные лоббистские компании в медиа-пространстве. Поэтому все факты, все аргументы, которые я буду приводить, не являются какими-то секретными данными. Более того, я постараюсь показать, что анализ медиа-составляющих сегодня является определяющим фактором в оценке тех или иных лоббистских усилий.

Как уже раньше упоминалось, государство является основным объектом лоббистской деятельности. Тема моего доклада звучит иначе «Государство, как объект и как субъект» этих процессов. То есть, это значит, что государство само предпринимает какие-либо действия по изменению существующей ситуации, либо по её сохранению. По-этому, я думаю, что будет правильно рассматривать государство, прежде всего, как пространство осуществления любой лоббистской деятельности. Другого пространства изначально в традиционной концепции лоббизма не подразумевается.

Для нас с вами очень важно зафиксировать – какого типа государство мы имеем в качестве пространства.

Условно говоря, могут быть три концепции:

1. Модель корпоративного государства, когда государство является какой-то суммирующей интересов тех или иных хозяйствующих интересов. То, что мы имели еще недавно, скорее всего, напоминает эту модель. И соответственно, этим определяется вид корпоративного лоббизма.

2. В мире сегодня существует стремление более выпукло представить вторую модель — модель социального государства, деятельность которого является суммирующей по отношению к реализации интересов не корпорации, а социальных сил. То есть, каких-то групп, слоёв, населения, структурированных по тому или иному пути. Соответственно в таком социальном государстве корпоративный лоббизм работать с той эффективностью, с которой он работает в модели корпоративного государства, не будет. Поскольку сегодня среди зарубежных аналогов мы видим именно такую тенденцию. Например, мы с вами можем зафиксировать, что лоббистская деятельность в Соединённых Штатах и в Европе в качестве более яркой составляющей имеет именно социальный аспект.

3. Если брать некоторые тенденции российской политической жизни и многих стран на постсоветском пространстве, то мы видим попытку реализовать третью модель государства – «государство порядка». Так или иначе, в этом государстве корпорации являются частью единой государственной системы, а социальные интересы являются способом легитимации правящего режима в глазах внешней среды. В такой государственной системе говорить о лоббизме можно с большой натяжкой. Но именно в такой системе ничего иного, кроме государственного лоббизма, не существует. При этом мы с вами понимаем, что структура государственного устройства подразумевает множество различных площадок. Начиная с элементарного разделения по функциям: исполнительная, законодательная, судебная власть в таких странах, как Россия, Украина, важной составляющей является региональный аспект, поскольку государство состоит из ряда территорий, которые также управляются и являются площадками для лоббизма. Кроме того, в рамках исполнительной власти мы с вами обязаны учитывать наличие ведомств. И каждое из ведомств представляет свой специфический интерес для каждой корпорации, которая заинтересована в изменении, регулировании правил игры, либо принятии каких-то отдельных решений.

Когда мы говорим о лоббировании на государственных площадках, значение имеют две вещи:

1. Это статус принимаемого решения.
То есть, мы должны понимать, что пролоббировать подписание ничего не значащего поручения внутри ведомства – это одно, пролоббировать принятие целого закона на уровне законодательной власти – это совсем другое. Потому что вес второго решения стратегически гораздо важнее. Но помимо таких формальных моментов, часто имеет значение ранг и авторитет лица, принимающего то, или иное решение. Обычно в рамках государственного лоббизма конечной инстанцией, арбитром всего и вся оказывается высшее должностное лицо. И поэтому все технологии лоббизма, так или иначе, учитывают желательность привлечения как можно большего количества статусных руководителей на свою сторону.
Лоббизм – это всегда нарушение процедур. Лоббизм возникает там, где стандартных процедур для принятия решений не достаточно. Наличие дополнительных усилий, наличие каких-то специальных условий, очень часто, может быть, не связанных с содержанием лоббированного вопроса является главным критерием осуществления лоббистской деятельности. Является, в том числе, индикатором распознавания этой деятельности в том же самом медиапространстве. При этом технология лоббистской деятельности может быть сформулирована в следующих понятиях:

2. Давление. Это означает, что структура пространства управленческих решений искажается, она становится неравномерной. То есть в отдельных участках этого пространства в силу осуществляемого давления меняется сама конфигурация принятия решения.

Осуществление лоббистской деятельности – это влияние. Влияние, даже на уровне технологических ассоциаций, выглядит несколько мягче, оно говорит о том, что методы лоббистской деятельности в такой модели они отличаются от методов давления. Возможно, что они являются в чём-то менее публичными. Давление подразумевает, что у субъекта лоббизма, например, корпорации и у объекта лоббизма нет никаких неформальных отношений. То есть, осуществляя кампанию давления, корпорация не предполагает, что в ходе этой деятельности установятся какие-то неформальные отношения.
Там, где мы говорим о влиянии, как о степени лоббизма, мы исходим из того, что уже существуют какие-то неформальные отношения, которые позволяют одному из участников конкурентной борьбы повлиять на позицию лица, принимающего решения. Кроме того, очень важно учитывать следующую вещь:

«Решение может быть принято, но оно может не исполняться».

Более того, я считаю, что сегодня в рамках лоббизма в органах государственной власти это является ключевой проблемой.

Сего-дня отсутствует механизм реализации очень многих решений в силу сложного характе-ра структуры органов государственного управления. Наличия одновременно нескольких центров, которые компетентны и уполномочены принимать такого рода решения. Очень часть мы имеем дело с ситуацией, когда эффективная лоббистская кампания приводит к принятию решения, но затем становиться понятно, что нужна ещё одна кампания, и уже её объектом становиться не столько лицо, принимающее решения, но сколько новые и новые центры влияния. Новые и новые участники включаются в борьбу. В каком смысле подтверждается ранее высказанный тезис, что мы всегда любим какие-то переговоры.

Что есть лоббизм как управленческая технология? В любом случае, какой бы деятельностью не занималась корпорация, невозможно лоббировать все свои проекты.

Лоббистская деятельность предусматривает:

1. Конкретизацию поля возможных вариантов решений;
2. Выбор для себя наиболее оптимального решения;
3. Усилия, чтобы этот проект, это решение стало решением органов власти;

Исторически лоббизм носил закрытый характер. Мы можем открыть любую книгу по лоббизму и увидеть, что происхождение этого слова связано с понятием кулуаров. Именно в кулуарах различного рода собраний в своё время проходила выработка дополнительных аргументаций, в пользу того или иного варианта.

В 90-е годы начала преобладать другая точка зрения. О том, что интересы обще-ства требуют, чтобы лоббистская деятельность приобрела абсолютно открытый, публичный и прозрачный характер.

Сегодня мы видим, что в России предпринимаются попытки легализовать лоббистскую деятельность. Существующие законопроекты так или иначе пытаются прописать правила игры по этому вопросу. Но, когда бы ни был принят закон о лоббизме, тем не менее, мы уже сейчас можем констатировать, что благодаря наличию института средств массовой информации, лоббистская деятельность на протяжении последних лет действительно приобрела, по крайней мере, очевидный для третьих лиц характер. И очень часто усилия лоббистов нацелены на то, чтобы, прежде всего, привлечь внимание к проблеме не столько какого-то должностного лица, сколько внимание СМИ. С чем это связано? На мой взгляд, это связано с тем, что в рамках формальной процедуры принятия решений вероятность, что будет выбран необходимый для корпорации вари-ант, существует и она достаточно высокая. Но формальная процедура всегда позволяет государству принимать то решение, которое оно считает нужным, исходя из собствен-ных интересов.

Как только тот или иной вопрос становится предметом общественной дискуссии, как только в его обсуждение включаются представители экспертного общества, лидеры общественного мнения, процедура в рамках формальной уже реализована быть не может.

Соответственно медиаресурсы выступают как один из инструментов и давления, и влияния одновременно.

В каком-то смысле медиапространство становится альтернативой государству, как пространству в осуществлении лоббизма. Более того, оно начинает подменять собой государство.

Очень часто мы видим, что процесс разработки решения протекает именно в открытом пространстве. Именно там сталкиваются точки зрения, именно там делаются прогнозы относительно исхода той или иной борьбы. И очень часто государство принимает наиболее популярное, а не наиболее эффективное решение. Связано это опять с тем, что для людей, которые находятся в государственной машине, даже если они не являются выборными лицами, в любом случае важно быть лекторами увлекательными. Поскольку циклы выборов у нас происходят постоянно, в любом случае факты популярности и не популярности такого решения важны для любого более-менее самостоятельного должностного лица.

Это общая вводная часть моих рассуждений. Сейчас я бы хотел перейти к более конкретному примеру того, как государство является не объектом, а субъектом лоббистской деятельности. В рамках, прежде всего корпоративной модели. Естественно, что если государство выступает субъектом лоббизма, то в качестве объекта выступает внешняя среда. Внешняя среда, это не только какие-то государства отдельно взятые, а международные структуры, международные объединения, внешние рынки, рынки деятельности той или иной корпорации или группы корпораций.

Стало общим местом говорить, что мы живём в эпоху глобализации. И действительно сегодня административно-территориальные границы для крупного бизнеса имеют всё меньшее значение, крупный бизнес сегодня заинтересован в том, чтобы ис-пользовать в качестве ресурса для своей деятельности внешний источник. С другой стороны, многие постсоветские страны сегодня находятся в процессе интеграции. В европейские структуры прежде всего. Либо в какие-то межнациональные, такие как ВТО. Разумеется, что наше стремление стать полноправными участниками этих организаций затрагивает интересы тех корпораций, которые сегодня действуют на территории страны. Завтра они могут оказаться вынуждены действовать на новых условиях на своей территории, так и на территории их деятельности могут появиться их конкуренты.

Поэтому

функция государства, как лоббиста корпоративных интересов – это функция защиты внутреннего рынка.

Мы знаем немало примеров того, как принимаются решения, связанные с созданием более льготных условий для своих производителей. И, разумеется, что в рамках формальной процедуры, если мы куда-то вступаем, или куда-то присоединяемся, то мы не в праве рассчитывать на то, что у нас будут какие-то особые правила игры. У нас могут быть нюансы, которые учитывают какие-то временные параметры, но глобально всё равно ситуация складывается таким образом, что государство рано или поздно должно будет понять, что интересы защиты своих собственных производителей войдут в противоречия с условиями игры организации, куда оно стремилось.Другое важное направление лоббистской деятельности государства – это

защита интересов корпораций на внешних рынках.

Формат для этой деятельности, скорее всего, является страновым, то есть, корпоративные интересы на уровне технологий лоббирования переводятся в страновые интересы. И аргументы, связанные с чисто экономическими категориями: прибыль компании, её убытки, они переводятся в формат национальный. Классический пример – это деятельность Российской Федерации, связанная с интересами компании «Газпром». «Газпром» выступает субъектом хозяйственной деятельности, тем не менее, активно прибегает к помощи государства. Связано это с самим статусом этой компании в рамках Российской Федерации, это связано с тем, что вопросы, которые интересуют «Газпром», во многом регулируются именно на правовом и на межгосударственном уровне. При этом естественно, что базовыми технологиями являются переговоры. И все аспекты, связанные с переговорным процессом, они на самом деле являются той самой технологией лоббизма. Мы будем говорить о выдвижении каких-то предложений, об уступках, о поиске компромиссных вариантов. В данном случае особой специфики между деятельностью внутреннего лоббиста по отношению к государству и деятельностью государства на внешних рынках я не усмотрел.

Ещё одна важная составляющая в лоббистской функции государства на внешних рынках по отношению к своим корпорациям является

поддержание благоприятного имиджа нашей страны за рубежом.

Я думаю, что любая корпорация в этом заинтересована. Мало кто может рассчитывать на свою высокую репутацию, если при этом эта компания будет ассоциироваться с деятельностью в стране с более низкой репутацией. Поэтому, не случайно, что и сами корпорации неоднократно высказывают готовность финансировать проекты, связанные с поддержанием имиджа России на внешних медиарынках. Поскольку любой из нас с вами, наверное, знает, что существующая репутация, в том числе и наших стран, в тех же самых западных СМИ далека не то, чтобы от идеальной, она далека от реальной.

Я считаю, что деятельность государства, связанного с поддержанием позитивного образа не только целого, но и частей, приводит не только к улучшению восприятия инвестиционного климата в наших странах, но и способствует продвижению корпораций на внешних рынках. Это не только касается аспекта, связанного с государством, как очевидным субъектом лоббистской деятельности, тут всё вмещается в рамки традиционной модели. Тем не менее, можно говорить о государстве, как о лоббисте уже внутреннем.

На сегодняшний день и формально, и фактически именно государство является главным игроком на лоббистском поле.

Я говорю, что государство является лоббистом по неволе. Его точка зрения по тому или иному вопросу должна учитывать все, или максимум других точек зрения, которые разделяют отдельные заинтересован-ные участники улучшения той, или иной проблемы. Даже если государство не соглашается с какой-то конкретной точкой зрения, в процессе выработки решения мы обязаны её интегрировать в число всех рассматриваемых вариантов.

Таким образом,

задача любого лоббиста состоит, прежде всего, в том, чтобы довести свою точку зрения до инстанции, принимающей решения.

Это главная задача. И поскольку сегодня никто не ограничивается формальными процедурными каналами коммуникации, естественно, что ту или иную точку зрения надо презентовать в средствах массовой информации. А чтобы презентовать в средствах массовой информации – эту информацию надо сделать привлекательной. Надо темы, интересные для широкого круга лиц, в том числе и лиц, не принимающих это решение.

Почему государство является очень важным источником процесса лоббизма? Как мы уже сказали, государство – это уникальное пространство в рамках традиционной модели. Ни какого другого пространства для лоббистской деятельности не существует. Но при этом мы должны понимать, что в реальной жизни одновременно протекает огромное количество лоббистских кампаний, лоббистских процессов, лоббистских усилий. То есть, это пространство всегда постоянно лоббистски напряжено. Плюс государ-ство одновременно с этим реализует свои собственные повседневные, рутинные лоббистские процедуры. И это та очень важная проблема, с которой часто сталкивается лоббист, когда начинает продвигать тот или иной проект.

Очень часто лоббистская кампания оказывается в настоящий момент трудно реализуемой не в силу своих внутренних каких-то дефектов или особенностей. Очень часто в этот уникальный момент, в этом пространстве нет места. В этот момент все усилия ведомств и других инстанций, они сконцентрированы на решении по другим вопросам.

За полгода по моим подсчётам, проводится около 20 крупных лоббистских кампаний в самых разных секторах экономики. Соответственно, некоторые из них оказались более выпуклыми и более представленными. Некоторые выглядят, как эпизодические, но я прекрасно понимаю, что одновременно с этими двумя десятками принималось ещё десятки усилий на серьёзном, корпоративном уровне продвинуть то или иное решение. И, тем не менее, на отрезке времени длиной в полгода большинство лоббистских компаний находятся в своём начальном состоянии. Видимо для того, чтобы они начались, должна завершиться одна из серьёзных лоббистских компаний. И это всё лоббистам-профессионалам надо обязательно учитывать, поскольку это напрямую связано с оценкой их деятельности заказчиками. И очень важно, чтобы у заказчиков было понимание того, что вопрос не сводится к тому, что вы встретились с чиновником за обедом, или нет. Вопрос в том, что в настоящий момент ресурс управленческой деятельности просто отсутствует.

Ещё один важный пример того, кто является лоббистом – субъектом лоббистской деятельности, является тот факт, что очень многие корпорации, в России, прежде всего «МПС», «Газпром», «Транснефть», «Сбербанк», являются полугосударственными. То есть, в их капитале государство имеет значительную долю акций и соответственно возникает неоднозначное восприятие деятельности этих компаний. С одной стороны, тайна лоббистской деятельности может рассматриваться, как корпоративная, с другой стороны тайна лоббистской деятельности может рассматриваться, как полугосударственная. Фактически это значит, что мы имеем дело не столько с корпоративным, сколько с ведомственным лоббизмом.

Ведомственный лоббизм – это, пожалуй, самый яркий пример государственной лоббистской деятельности.

Связано это с тем, что каждое ведомство традиционно воспринимается отраслевым. Оно презентирует на государственном уровне интересы той или иной сферы жизнедеятельности. Этот отраслевой признак уже признан неправильным и ошибочным. В качестве альтернативы отраслевому принципу выдвигается функциональный. Если бы функциональный признак преобладал в структуре государственного управления, в независимости от модели самого государства, он бы во многом лишал ведомственный лоббизм активной основы для своего существования. Реально же сегодня ведомства на протяжении многих лет являются лоббистами даже не отраслевых решений, они являются лоббистами своих собственных позиций. Своей собственной воли в системе государственного управления. Очень часто в прошлые годы вопросом, дискутируемом в ходе обсуждения таких статей бюджета, как расходы на органы государственного управления, было создание разного рода ведомственных внебюджетных фондов. Их единственное предназначение состоит в том, чтобы улуч-шить условия труда сотрудников данного ведомства. Это тоже является примеров яркого лоббизма. Это тоже всегда является темой интересной для средств массовой информации и их аудитории.

И, наконец, пожалуй, самый распространенный уровень государственного лоббизма. Это депутатские запросы. То есть, мы с вами должны в данном контексте рассматривать депутатов законодательных органов власти, как представителей одновременно и государства и выразителей тех, или иных частных интересов. Поэтому, деятельность депутатов не связанная с законопроектной деятельностью, не связанная с обсуждением тех вопросов, которые происходят в рамках ежегодных дискуссий и т.д. то-же является ярким примером того, как государство в лице отдельных своих представителей реализуют лоббистскую функцию.

Нормально составленные письма корпораций с какими-то предложениями без дополнительных усилий могут получить позитивную реакцию и стать каким-то проектом. 99 процентов лоббистских инициатив любого рода просто остаются не замеченными и уходят в корзину. То есть, если у вас есть вредный проект строительства какого-нибудь химического завода без соответствующих систем экологической безопасности, то, скорее всего, он не дойдет дальше, чем младший специалист того или иного департамента.

Предположим, что инициатива выдвигается на уровне какого-то министерства, например, приходят люди и говорят: «Давайте мы железную дорогу вдоль реки построим». Ведомство говорит: «Да, здорово». Но существуют ещё как минимум две инстанции, которые позволяют остановить это дело. Это во-первых. Правительство, которое говорит: «Всё здорово, только у меня тут сейчас пришел Минздрав, он говорит, что сейчас нужно все сельские клиники оснастить аппаратами для клонирования овец, поэтому все деньги мы направим туда». То есть, на каждую вредную инициативу есть ещё одна вредная инициатива, которые на уровне согласования друг с другом топят друг друга. Тут, конечно, велика роль того же самого парламента. Который должен становиться не только лоббистом, но он должен становиться экспертом этих лоббистских инициатив.

Однако специфика государственного лоббизма состоит в том, что чаще всего лоббируется не какое-то отдельное решение, а лоббируется комплекс решений. Любая инициатива со стороны государства в рамках лоббистской деятельности может затрагивать не только один конкретный орган, не только один какой-то конкретный вопрос, она затрагивает множество интересов. Именно поэтому, циклы лоббистской деятельно-сти и государства отличаются от циклов корпоративного лоббизма большим масштабом и более продолжительными сроками.

Очень любопытно, что, реализуя на своем уровне лоббистскую деятельность, вступая в отношения в рамках лоббизма с теми или иными корпорациями, с лоббистами происходит очень интересный феномен – не только государство становится субъектом лоббистской деятельности, но и сами лоббисты сегодня фактически всё больше и больше становятся элементами государственного управления.

Так или иначе, должен появиться самостоятельный класс лоббистов-профессионалов. При этом это будут лоббисты-профессионалы, которые пришли в эту сферу уже не из органов власти, а это люди, которые будут готовиться самостоятельно к этой деятельности. И они уже будут исходить не из каких-то таких моментов, как личная дружба с бывшими аппаратчиками, а исходя из классического, технологического понимания этой деятельности, может быть, в рамках западной школы, может быть, в рамках какой-то своей.

Я считаю, что подобно тому, как выборы 1996 года в России привели к возникновению такого феномена, как политконсалтерские структуры, точно так же должно будет произойти в рамках нового цикла у нас в России.

Возникновение нового класса консультантов, консультантов продвижения проектов.

Поскольку очень скоро все, кто вкладывается в выборы, столкнутся с тем, что ожидаемого эффекта они не добились. То есть, грубо говоря, какого-нибудь одномандатника вели, вели, вели, а он пришел в думу и всё. Ему говорят: «Вот карточку сюда и не забывать ходить на заседания». Я думаю, что очень скоро мы перейдём к тому, что появятся внешние консультанты, которые будут уже на стадии выдвижения того или иного человека в качестве законодателя будет понимать, каковы перспективы его лоббистской деятельности.

VN:F [1.9.22_1171]
Rating: 0 (from 0 votes)