8. Агенты коммуникаций, новая элита

Важным вопросом для понимания сущности современных коммуникаций становится вопрос об агентах, осуществляющих активные действия в коммуникационном поле. О тех, для кого выделенные выше принципы и понятия становятся не только теоретическими конструкциями, но ежедневными рабочими инструментами. Уже общим местом стало понимание того, что не властные или иерархические позиции являются ресурсом для успешных действий в поле коммуникаций. Очень точно имя «люди воздуха», данное А.Неклессой [62] новому типу людей, людей, живущих в коммуникационной и семиотической среде, чьей компетенцией становится управление смыслами и знаниями. Это люди, которые используют не ресурс власти или денег, но ресурс собственного и коллективного интеллекта.

Но тут возникает вопрос о тех, кто «ведал смыслами и знаниями» в докоммуникационном общественном устройстве — людях культуры, интеллигентах, интеллектуалах [25], утерявших управляющие позиции в обществе, где значительную роль «властителей умов» играют коммуникации. По сути, это указывает на перемену в слое общественной элиты, а также в механизмах существования и трансляции современной культуры. Сегодня смыслами управляют не учёные или профессора, точнее, статуса учёного или профессора недостаточно, чтобы войти в «новую элиту». Эти традиционные интеллектуальные и элитные статусы могут и сохраняться (хотя необязательно), но к ним должны прибавиться совершенно новые статусы — во-первых, статусы профессионалов в какой-то практической сфере, и/или, во-вторых, статусы публичных фигур (по сути — публицистов). При этом происходит и изменение интеллектуального дискурса.

Вообще появление публичного пространства (а традиционно интеллектуал — это человек непубличный и кабинетный), новых средств СМИ, особенно таких, как телевидение резко проявляет разрыв между существующим, традиционным интеллектуальным дискурсом и тем дискурсом, который пригоден в новых условиях публичности. Этой проблеме посвящены несколько работ П. Бурдье [25], в которых он не столько решает, сколько ставит проблему, затрагивающих положение «интеллектуалов». Сегодня в общем поле коммуникации и знания происходит «сталкивание» многих полей — поля собственно журналистики, которое само имеет полюса новостей (стремящихся к сенсациям и постоянному обновлению) и комментариям (провозглашающих, по крайней мере, объективность); поля политического; поля литературы и художественное поле, и поле научной истины. При этом, как отмечает Бурдье, поля журналистики и политики часто пересекаются и оба они подвержены коммерциализации, зависимости от публики и рейтинга. Сильно зависят от рейтинга сегодня и художественное и литературные поля [26,C.95]. Очевидно, что все вышеперечисленные влияния, под которыми находятся поля человеческого знания и коммуникации идут в разрез с принятыми нормами научной истины и научного дискурса. Позиция, которую предлагает занять П. Бурдье интеллектуалам достаточно радикальна. Она состоит как раз в том, чтобы противостоять единственности критерия коммерциализации и рейтинга в публичных коммуникациях [27].

Близкой позиции в смысле позиционного противостояния точки зрения на позицию нового интеллектуала придерживается и М.Фуко [90].

Построение фигуры агента коммуникации, «новой элиты», «нового интеллектуала» выводит философскую мысль к таким вопросам, как соотношение теории и практики, новой парадигмы мышления, самоопределения и самоорганизации в условиях сетевой среды.

Очень важно замечание Фуко о том, что «писательство» и связанные с этим писательством представления о фигуре интеллектуала, как о совести и носителе универсальной истины перестали быть признаком интеллектуала. И в силу этого перестали быть эффективными в публичной коммуникации. Больше того, и сам Фуко говорил о том, что если он в начале своих исследований уделял большое внимание литературе, писательству и литературному дискурсу, то постепенно этот интерес становился всё меньше, и, несомненно, это связано с изменениями в его представлениях как раз о фигуре публично действующего интеллектуала [90].

В ответе на вопрос о новой элите происходит реальное смыкание и перекличка как раз теории и практики, философского дискурса (теории) и управленческого дискурса (практики). Выходя к ответу на вопрос о фигуре агента коммуникации, эти разные дискурсы сближаются. Пример этого сближения (по крайней мере, в российском мыслительном поле) — книга «Бизнес в стиле фанк» [67].

Можно видеть, насколько близки между собой тексты, например, М. Кастельса и авторов «Нетократии» — понятия, стоящие за текстами схемы размышлений очень близки между собой, особенно понятие «сети». Хотя текст Кастельса более теоретичен, а текст Барта и Зондерквиста более прагматичен. Но при этом заметно, что текст Кастельса прагматичней (операциональней) текстов традиционного философского дискурса, а текст Барта и Зондерквиста в большей степени теоретичен (устремлён в область строительства понятий), чем традиционные тексты менеджерского дискурса.

Отрисуем (мысленно) схемы, лежащие в рамках двух следующих комплексных представлений:

А. Бард, Я. Зондерквист «Нетократия»

«Доступ получают только те, кто может себе это позволить. На вершине иерархии те, кто обладает возможностями привлекать внимание, другими словами, те, кто обладает: знанием и сетью полезных связей, которые могут быть полезны для данной конкретной сети. Именно здесь, на верху иерархии, мы обнаруживаем правящий класс нетократов.

Так расчетливо сконструирована безжалостная структура сетевой власти, в которой самая эксклюзивная сеть, доступ в которую принадлежит элите нетократии, расположена на её вершине. Ни дворянские титулы (как при феодализме), ни богатство (как при капитализме) здесь не имеют ценности. Решающим фактором, управляющим положением индивидуума в этой иерархии, служит его или её привлекательность для сети, то есть способность абсорбировать, сортировать, оценивать и генерировать внимание к себе и ценной информации».

«Парадоксально, но именно эти способности нетократов мыслить пределами своего собственного ego, строить целостности на членстве в группе, а не на индивидуализме, по принципу электронных племен более чем на информационном чванстве, позволяют им контролировать развитие ситуации. Старомодный индивидуализм и приверженность своему «я» — теперь атрибуты низшего класса. Неспособность выйти за пределы своего «я» и его желаний означает, что низший класс так и останется низшим. Самовыражение как цель бытия становится формой своеобразной терапии для буржуазии и консьюмтариата, занятых, таким образом, своими личными пробле­мами и не интересующихся мировым порядком. Каждый, кто продолжает «верить в себя», есть, по определению, беспомощный неудачник в обществе, в котором правят нетократы. Участие в важнейших сетях не оставляет ни времени, ни возможности прислушаться к самому себе. Членство в сетях, контур обратной связи и общественный разум — вот основа основ нетократии».

А теперь все-таки процитируем «Материалы для исследовательской теории сетевого общества» М. Кастельса:

«Сеть — это множество взаимосвязанных узлов. Узлы — это точки, в которых петли взаимно пересекаются. Сети являются очень старой формой социальной организации, но в информационную эпоху они становятся информационными сетями, усиленными информационными технологиями.

Сети имеют преимущество перед традиционными иерархически организованными морфологическими связями. Кроме того, они наиболее подвижные и адаптивные формы организации, способные развиваться вместе со своим окружением и эволюцией узлов, которые составляют сети. Однако у них имеются сложности в координировании функций, в сосредоточении ресурсов на определенной цели, в управлении решением сложных задач за рамками определенного размера сетей. Тем не менее, эти технологии разрешают проблему координации и сложности в интерактивных системах с обратной связью и коммуникацией образцов повсюду внутри сети».

Этот феномен схожести и сближения философского и управленческого дискурсов демонстрирует как раз то сближение теории и практики в новом интеллектуальном дискурсе, дискурсе новой элиты, о котором говорил М.Фуко. Поэтому при анализе философских проблем современных коммуникаций обязательно нужно привлекать не только тексты, написанные в традиционном философском дискурсе и «закреплённые по ведомству» философии», но и тексты публичных экспертно-аналитических дискурсов и дискурсов управленческих.

Как коммуникационные технологии связаны с новым, постиндустриальным общественным укладом, так и агенты коммуникации входят в элиту постиндустриального общества. Эта элита иначе организована, чем прежняя, индустриальная элита: «Постиндустриальная элита создает и обустраивает собственную социальную инфраструктуру, которая, во-первых, транснациональна, а во-вторых, основывается на новом типе институтов — гибких организованностях, социоконгломератах, которые я определяю как амбициозные корпорации, преследующие не столько экономические, сколько социополитические и культурные цели» [63].